Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

Он опять уставился на нее, открыв рот, ошеломленный этим спокойным голосом и логикой.

– Вы имеете в виду маму-сан? – запинаясь, выговорил он.

– Кто это?

– О… это женщина, японка, которая, которая содержит местные дома терпимости, заключает контракты на услуги девушек, договаривается о ценах, назначает девушек. И так далее.

Она нахмурила лоб.

– Я не подумала об одной из них. Зато я слышала, что здесь есть один такой дом, дальше по дороге.

– Бог мой! Вы говорите о доме Озорницы Нелли… в Пьяном Городе? Я бы не пошел туда и за тысячу луидоров.

– Но разве этот дом содержит не сестра миссис Фортерингилл? Знаменитой миссис Фортерингилл из Гонконга?

– Откуда вы о ней знаете?

– О боже, Андре, разве я похожа на тупоголовую ханжу-англичанку? – раздраженно вскинулась она. – Каждая европейская женщина в Гонконге знает о заведении миссис Фортерингилл для юных леди, хотя все притворяются, что им ничего не известно, и никогда не говорят о нем открыто, к тому же все, кроме разве что самых глупых, знают о том, что их мужья посещают китайские бордели или имеют любовниц-китаянок. Какое лицемерие. Даже вы поразились бы, услышав, о чем беседуют леди в уединении своих будуаров или когда поблизости нет мужчин. В Гонконге я услышала, что ее сестра открыла дом здесь.

– Это не то же самое, Анжелика, здешний дом обслуживает матросов, пьяниц, людей без определенных занятий – отбросы общества. Озорница Нелли вовсе не сестра ей, она просто заявляет так, вероятно, платит определенную мзду за пользование именем.

– О! Так куда же вы ходите? Развлекаться?

– В Ёсивару, – ответил он и объяснил, поражаясь в душе этому разговору и тому, что он тоже может быть столь откровенен.

– Есть у вас особое место, особый дом? Такой, где вы в хороших отношениях с мамой-сан?

– Да.

– Отлично. Пойдите сегодня вечером к вашей маме-сан и раздобудьте то, что они пьют в таких случаях.

– Что?

– Бог мой, Андре, будьте разумны, будьте серьезны! Все это очень серьезно, и если мы не сможем разрешить эту проблему, я никогда не стану владелицей «Благородного Дома» и потому никогда не смогу содействовать… определенным интересам. – Она увидела, что удар попал в цель, и осталась еще больше довольна собой. – Пойдите туда сегодня и попросите у нее лекарство. Не спрашивайте его у своей девушки, вообще не говорите ни с кем из девушек, они, скорее всего, о нем не знают. Спросите patronne, маму-сан. Вы можете сказать ей, что у девушки задержка.

– Я не знаю, есть ли у них такое лекарство.

Она добродушно улыбнулась.

– Не будьте глупым, Андре. Конечно же, оно у них есть, обязательно должно быть. – Ее правая рука принялась вытягивать пальцы левой перчатки. – Как только эта проблема будет решена, все пойдет чудесно, и мы поженимся на Рождество. Кстати, я решила, что будет лучше, если я съеду от Струанов, пока мы не поженимся, – силы мсье Струана прибывают теперь с каждым днем. Сегодня я переберусь в миссию.

– Разумно ли это? Лучше оставаться с ним рядом.

– При обычных обстоятельствах, да. Нужно, правда, думать о приличиях, но более важно то, что после лекарства я наверняка буду неважно себя чувствовать день или два. Как только это будет позади, я решу, следует ли мне вернуться. Я знаю, что могу положиться на вас, друг мой. – Она встала. – Завтра, в то же время.

– Если я ничего не достану, я пришлю вам записку.

– Нет. Будет лучше, если мы встретимся здесь в полдень. Я знаю, что могу положиться на вас. – Она улыбнулась ему своей самой милой улыбкой.

У него зазвенело в ушах, и от этой улыбки и от того, что, как бы ни разворачивались события, она теперь навсегда прикована к нему.

– Эти иероглифы, – произнес он, – те, что были написаны на простыне, вы их помните?

– Да, – ответила она, удивленная столь внезапным переходом. – Почему вы спрашиваете?

– Не могли бы вы начертить их для меня? Возможно, я узнаю их, они могут означать что-нибудь.

– Они были начерчены на покрывале, не на простыне. Его… его кровью. – Она сделала глубокий вдох, протянула руку, взяла ручку и обмакнула ее в чернила. – Я забыла сказать вам об одной вещи. Когда я проснулась, маленький крестик, который я носила с самого детства, исчез. Я обыскала все, но нигде его не нашла.

– Он украл его?

– Я так полагаю. Но больше не взял ничего. Там были еще драгоценности, но их он не тронул. Их нельзя назвать слишком дорогими, но они стоили больше, чем крест.

Он представил ее неподвижно лежащей там на постели: ночная рубашка распорота от горла до самого низа, рука насильника срывает цепочку, до или после, крестик поблескивает в лунном свете, он раздвигает ей ноги… – картина быстро стала зримой и эротической, и он почувствовал пульсирующую боль внизу живота. Его взгляд заскользил по ней, когда она наклонилась над столом, не замечая его вожделения.

– Вот, – сказала она, протягивая ему лист бумаги.

Он долго смотрел на него; солнечный луч посверкивал на золотой печатке, которую он носил всегда, не снимая. Иероглифы не говорили ему ни о чем абсолютно.

– Сожалею, но они лишены смысла. Они даже не выглядят как китайские – китайские или японские, иероглифы все пишутся одинаково. – Внезапно ему в голову пришла какая-то мысль, он перевернул листок и охнул. – Токайдо – вот что они означают! – Его лицо побелело. – Вы просто срисовали их вверх ногами. Токайдо увязывает все воедино! Он хотел, чтобы вы знали, хотел, чтобы все Поселение знало. Так бы оно и случилось, расскажи вы кому-нибудь о том, что произошло с вами! Но зачем ему это понадобилось?

Ее пальцы, дрожа, поднялись к вискам.

– Я… я не знаю. Возможно… я не знаю. Он… он теперь уже, наверное, умер, мсье Струан ранил его… конечно же, он должен быть мертв.

Андре нерешительно помолчал, беспокойно взвешивая доводы за и против.

– Раз уж у нас так много общих секретов, и мне ясно, что вы умеете их хранить, сожалею, но я должен открыть вам еще один. – Он рассказал ей про Хоуга и операцию. – Это была не его вина, Хоуг никак не мог знать о том, кого он лечит. В этом есть своя ирония, но оба врача порекомендовали не говорить вам об этом, чтобы не расстраивать вас.

– Это из-за Бабкотта и его напитка со мной произошло то, что произошло, – проговорила она чуть слышно, и от звука ее голоса холодок пробежал у него по коже. – Стало быть, этот человек жив?

– Мы не знаем. Хоуг считает, что шансов у него было мало. Зачем этому дьяволу понадобилось раскрывать перед всеми свое злодейство, Анжелика?

– Есть еще какие-нибудь секреты, касающиеся этого кошмара, которые вам известны, а мне нет?